Субъективно-значимые ожидания

Субъективно-значимые ожидания пострадавших как стремление к качественно лучшим переменам в жизни все чаще заменяются иллюзиями сегодняшнего дня. В сознании появляется все больше замещающих объектов, к которым устремляется угнетенное Эго. Причиной гордости и удовлетворенности собой часто являются способности пострадавшей к представлениям романтического содержания, примитивным развлечениям или к использованию психоактивных веществ. Формально, в этот период обнаруживается склонность к алкогольной или наркотической аддикции пострадавших или же любой другой форме психологического «бегства».

Создается впечатление, что пострадавшие от насилия испытывают достаточно глубокие депрессивные переживания, связанные с тотальным чувством утраты и бесперспективности существования. Однако, учитывая вышесказанное, отметим, что чувство утраты пострадавших от насилия преимущественно выражается специфическим переживанием потери состояний физической защищенности и кинестетической непринужденности.

Депрессия сопровождается представлениями общественного осуждения или соболезнования и образными воспоминаниями сцен насилия. Несмотря на то, что в значительном количестве случаев депрессия пострадавших не затрагивает всей сферы психических переживаний пострадавших (вероятно, в отличие от любой другой депрессии, достигающей клинического уровня), данные психические феномены, как «следы» психогенной депрессии, длительное время специфически влияют на суждения, общие представления и поведение пострадавших, о чем достаточно подробно сказано выше.

«Поэтическая» составляющая переживаний пострадавших от насилия зависит от формы восприятия, отражающего тот или иной эпизод сексуального преступления. Непосредственное ассоциированное переживание сексуального преступления с позиции жертвы отражается состоянием угнетенного «Я», о чем подробнее скажем ниже.

Протяженность психических переживаний в пространстве в данный момент ограничивается короткими проекциями самых существенных для данного индивида образных представлений и ностальгических чувств, что сопровождается умозаключениями, принимающими пагубное содержание.

Иными словами, в момент самого насилия или в процессе его мнестического восприятия (репереживания) жертва ощущает стеснение, физическую слабость и моральное бессилие, переживая или представляя картину сексуального преступления над собой.

Эмоциональной реакцией является чувство утраты физической защищенности и, как следствие, появление суждений о потере основных жизненных ценностей (нравственной чистоты, любви близкого человека, репутации в обществе и пр.). Следует отметить, что в момент преступления или его непосредственного репереживания направленность активного внимания жертвы постоянно меняется от собственного «Я» к образным воспоминаниям и личности преступника. Однако эмоциональная реакция в виде тревоги или угнетенности возникает в отрыве от непосредственного воспоминания насилия.

Содержание аффектов наряду с состояниями, вполне отражающими законы психологически понятных связей, в ряде случаев парадоксально не соответствует содержанию ситуации.

В случае выраженной устремленности на собственное «Я» чувства приобретают характер страха и ужаса, при вспоминании значимых образов — подавленности.

Внимание, направленное на преступника, может сопровождаться как чувствами отвращения, злобы, бессилия, так и чувствами одобрения и даже восхищения. Наличие последних с определенной вероятностью обусловливает нереализованные агрессивные комплексы у самой жертвы.

В плане иллюстрации вышесказанного небезынтересным окажется следующий пример, содержащий сведения, полученные от пациентки методом визуально-кинестетической диссоциации.

Данный клинический пример показывает роль образных представлений пострадавшей в формировании психогенных аффектов. Ключевым является представление лица преступника, возникающее в качестве ассоциированного представления, которое вызывают кратковременное состояние оцепенения и страха, а диссоциированное воспоминание всей сцены насилия приводит к переживанию униженности.

Несомненно, что подобные переживания сопровождаются аналогиями пострадавших с другими ситуациями и воспоминаниями, в которых те были несправедливо наказаны или унижены.

Подобный субъективный опыт становится повторяемым и вполне привычным, не вызывая выраженной негативной реакции.

Ситуация насилия совместно с мнением окружающих и субъективным опытом формирует окончательные суждения, проецирующиеся на их собственное место в социуме и характер межличностных отношений.

Нередко опыт предыдущего принуждения совместно с аффективно усиленным переживанием сексуального насилия формирует у жертвы характерную манеру поведения — социальную роль. Непосредственными первичными чувствами потерпевших в ситуации насилия является ощущение утраты личностной и кинестетической непринужденности.

На высоте переживания угрозы для жизни, которая используется некоторыми преступниками для дополнительного возбуждения и или преодоления сопротивления жертвы, ощущение утраты непринужденности может достигать выраженной остроты.

Возникает ощущение полной потери непринужденности и активности, что выражается в физической слабости, доходящей до степени кинестетической инертности. Что приводит к утрате контроля над обстоятельствами рейпиренции.

Ситуация принуждения и насилия переживается как непосредственная угроза, опасность.

У пострадавших достаточно быстро появляются представления, связанные с искаженным образом «Я». Чувство собственной несостоятельности (Ясперс К., 1997) как следствие подавленности приводит к субъективному переживанию специфического угнетенного «Я» (субъективная ориентация на представления о собственной несостоятельности и неспособности предотвратить насилие или сгладить его последствия).